Всеволод Бобров: «Я прожил бы жизнь с теми же ошибками, но с большим удовольствием»

«Спортклуб», 01.11.1998

Все, кто смотрит на курортную фотографию, где Елена Николаевна вместе с Всеволодом Михайловичем, не хотят верить обозначенной на снимке дате. Не может быть, что это конец 70-х, а не 50-е или еще раньше…

Но с великим Бобровым понятнее – он навсегда остался человеком времени, наиболее его прославившего.

А вот Елене Бобровой пришлось как бы войти в то время, чтобы понять своего непредсказуемого мужа.

Я сознательно опустила свои – для поддержания разговора – вопросы: не хотела мешать монологу Елены Николаевны.

А КТО ТАКОЙ ЭТОТ БОБРОВ?

Сама я киевлянка, а в Москву впервые приехала 9 мая 1963 года по приглашению приятеля, дружившего с моей семьей, – он в этот день получит свое первое генеральское звание. Прямо с самолета, забросив вещи в гостиницу, генерал пригласит меня в дом своего друга. Жил этот неизвестный друг на Соколе. Мы поднялись на четвертый этаж, позвонили, открылась дверь…. На пороге стоял мужчина в белой нейлоновой рубашке, внешность которого показалась мне тогда вполне заурядной. – особенно на фоне молодого, красивого генерала. Кстати, на тот момент я быта замужем и ни о каких романах не думала.

Первое, что он произнес, взглянув на меня: «Вот на этой женщине я бы сразу женился». Мне стало жутко неудобно. Зашли в комнату. Меня посадили напротив двери в спальню, в которой виднелся шкаф со множеством красивых кубков. После нескольких тостов я спрашиваю своего приятеля: «Чей это дом?» Он отвечает: «Всеволода Боброва». А я не знаю, кто это такой. Задаю вопрос хозяину дома: «А кто такой этот Бобров?» – «Да просто футболист или хоккеист».

Я из семьи военных, общалась с ребятами – суворовцами и с людьми высокого военного ранга, а тут какой-то спортсмен. В общем, решила особо долго в гостях не засиживаться. Хотелось посмотреть праздничную столицу, но меня уговорили поехать в Сокольники на хоккей – ЦСКА играл со «Спартаком». К нам присоединится и хозяин квартиры. Я быта не очень довольна, но вроде бы праздник, настроение хорошее… Проходя по парку, заметила, что на нас все смотрят. Конечно, по молодости подумала, что обращают внимание на двух генералов-красавцев или на меня, но потом я услышала перешептывание: «Бобер, Бобер, Бобер…»

КУРНОСЫЙ В КЕПКЕ

Когда я вновь приехала в Москву с подругой, уже на следующий день к нам в гостиницу пожаловали гости: Бобров – в костюме, с громадным букетом цветов, а рядом с ним стоял неизвестный мне красивый мужчина. «Юрий Нырков», – представится он. (Как я позднее узнала. Нырков выступал за знаменитую команду «лейтенантов» и был единственным футболистом и ДКА, который на трех-четырех углах назначал свидания девушкам и, конечно, не успевая, звал на помощь… своего отца. Он-то и бегал по всем углам, предупреждая девушек, что Юра занят, но сейчас придет.)

Они оба были в кепках, а для меня в то время кепки ассоциировались с Грузией. Я думала: «Ну почему такой курносый, негрузинского типа человек носит кепку?» Эти «грузины» пригласили нас на обед в шашлычную «Казбек», где был директором Павел Соломонович, впоследствии мой приятель, который иногда звонил мне по утрам и говорил: «Лена, давай с тобой поспорим, что сегодня на кубок будет ничья». Я отвечала: «Павел Соломонович, но на кубок не бывает ничьих». Он успокаивался до следующего раза. А еще он всегда смешно выговаривал некоторые буквы: «Белла, ты все пердукты вытащила из холодильника?» Всеволод сообщил Павлу Соломоновичу, что я его невеста, и хозяин шашлычной принес шампанское. Когда у всех после выпитого поднялось настроение, Сева взял мою записную книжку и написал, что скоро будет в Киеве. А на другой странице – крупно – «ЛЮБЛЮ». Вместо запланированного театра мы с подругой приняли приглашение наших кавалеров пойти в «Арагви». Вечер был замечательным, с джазовыми музыкантами ансамбля «Орэра», с воспоминаниями Севы и Юры о том, как они в последний раз сидели здесь с Васей Сталиным, показывали тот самый столик. Потом я улетела в Киев.

ВАМ ХОТЕЛОСЬ БЫ СТАТЬ ЗОЕЙ КОСМОДЕМЬЯНСКОЙ?

Через две недели после моего отъезда в Киев приехал Всеволод Михайлович. Он забрал меня с работы и повел в ресторан. Мы сидели, разговаривали, и вдруг Всеволод спрашивает: «Как-то за разговором вы, Лена, обмолвились, что вы не Зоя Космодемьянская, но вам хотелось бы ею стать». Я не поняла: «Каким образом?» А он говорит: «Я вас сейчас забираю в Москву». Ему тогда было 40 лет, мне 25… Не знаю, что со мной случилось, какая сила толкнула, но бросила всё и полетела в Москву. Оставила мужа, ребенка… Это был страшный порыв.

Чем его «взяла», не знаю. Думаю, что это – судьба. Кроме того, на Всеволода, наверное, подействовало то, что моя мама убеждала его не жениться на мне: «Зачем она тебе, – единственное, что она может приготовить, это вскипятить чай». Потом, конечно, я научилась готовить. С трепетом ждала каждый его приезд, особенно после выигрыша; накрывала праздничный стол.

Сначала мы жили с семьей его сестры в двухкомнатной квартире. Ни о каких детях мы тогда не думали. Моя дочь от первого мужа («мальчишки с нашего двора») Света жила тоже с нами. С родственниками отношения были несладкими: хозяйкой квартиры, конечно, считала себя его сестра, и у нас были частые конфликты. А еще нагнетали обстановку навязчивые звонки поклонниц Всеволода Михайловича, его частые увлечения, после чего я начинала собирать вещи. Нет. Сева, как мне казалось, ни в кого не был влюблен. Но у него было много женщин, как у любого свободного мужчины, – мы же официально не были женаты. Кстати, целых пять лет. Когда же наконец зарегистрировались, «Спартак» нам дал однокомнатную квартиру. Мы отселили его сестру, и у нас началась совсем другая жизнь, главным событием которой стало рождение сына. Сева очень любил Мишку. Поздний ребенок – всегда самый любимый.

ЕСЛИ КРИТИКУЮТ – ЗНАЧИТ ПОМНЯТ

Конечно, и до знакомства с Бобровым я разбиралась в хоккее и футболе. В юности дружила с ребятами – футболистами: Лобановским, Бибой, Щегольковым. Но потом, когда я уже вовсю была втянута мужем в спортивную жизнь, то ничем не могла заниматься, когда он был с командой на выезде сидела около телевизора, переживала. Все разборки игр проходили у нас дома. Я как жена должна была сглаживать все ссоры и разногласия. Сева сложно относился к критике, говорил: «Если критикуют – значит помнят, если помнят – значит жив». И еще: «Если бы мне предложили жизнь начать сначала, то я бы ее прожил с теми же ошибками, но с гораздо большим удовольствием».

ОН НИКОГДА НЕ СЧИТАЛ ДЕНЬГИ

У Севы было очень хорошее качество для мужчины – он никогда не считал деньги. На что я их тратила, его особо не интересовало: лишь бы Мишка был одет, обут, в доме – порядок, я была ухоженной. И самое главное, чтобы в доме всегда были огромная кастрюля борща и такая же кастрюля украинских котлет. Деньги мы не копили, сберкнижек не заводили. За выигрыш платили 80 рублей, за ничью – 40, потом сделали одну планку – 60 рублей… Дачи у нас долгое время не было. Это потом, когда стало утомительно ездить к друзьям за город, я уговорила Севу купить дачный участок. Первым делом соорудили баньку. Приглашали много гостей, угощали раками и чешским пивом (по 8 рублей). Когда мама приезжала из Киева, она была в шоке: ведро картошки, ведро мяса, ящик пива, ящик водки…

Домработницы у нас не было. Севе нравилось все, что я делаю. Он любил красиво накрытый стол, чистую белую скатерть, накрахмаленную постель.

Сам Сева не готовил. Его и Мишу я отучила даже открывать холодильник. Не мужское это дело. Зато, что касается обустройства дома: кран починить, гвоздь прибить, делал он это с удовольствием. Животных заводил для успокоения души. Любил птиц, особенно щеглов: подражал им, так же свистел. Жал еще у нас большой попутай Гоша, который говорил: «Где Сева?» или «Гоша Бобров очень красивый». До сих пор у меня живет пудель Майкл Бобров.

НАШУ КОМАНДУ ОДЕВАЛА ФИНЛЯНДИЯ

У Севы был хороший вкус. Он остался в истории «законодателем моды на кепку», которую носил всегда. В1949 году на наших спортсменов, уезжающих в Англию, надели шляпы, но Сева носил только кепки, как потом и Миша. Так как советские костюмы не блистали ни вкусом, ни качеством, то на сборы нашу команду одевала Финляндия.

Я старалась, чтобы Всеволод выглядел опрятным, хотя он и так был очень аккуратным человеком. Придет домой – разденется, никогда не бросит одежду, повесит в шкаф. Всегда советовался со мной, что ему надеть. Быт большим чистюлей, молодых спортсменов тоже приучал: после тренировки – душ, потом обязательно освежиться «Шипром».

Его слабостью было «лихачить» на машине. Сначала у нас быт «Москвич», потом – «Победа», затем – легендарная двухцветная «Волга» (вишневый «верх», слоновый «низ» – все знали, что едет Бобров).

Сева мне не разрешал водить, шутил: «Вот помоешь машину, тогда и сядешь за руль». Я буквально вылизывала автомобиль, но все равно он не доверял мне машину. Только после смерти Севы я стала водить. Неудобно было просить кого-то свозить на кладбище или по каким-то другим делам.

КАКОЙ Я ТЕБЕ БОБЕР?

Конечно, Всеволод – лидер от Бога. Миша тоже быт весь в папу: привычки, интеллект, душевность. Когда ему исполнилось пять лет, я его отдала в хоккейный ЦСКА, но Сева сказал, что я зря трачу время: «Не будет из него хоккеиста».

Если команда проигрывала, приезжал очень раздраженным. Например, в 1974 году, на чемпионате мира в Финляндии, мы проигрывали чехам после первого периода. В перерыве Всеволод Михайлович решил поговорить с ребятами, но не как тренер, а на равных, то есть с нецензурными вставками. В этот момент в раздевалку входят Сыч и посол нашей страны. Бобров, не посмотрев на них. закричал: «Закройте дверь и катитесь отсюда». Мы выиграли у чехов, и уже в Москве, перед нашим отпуском, его вызвали «на ковер», а мне в поезде Сева сказал: «Меня сняли с тренерской работы за непедагогическое отношение».

Часто кто-нибудь хотел показать, что близко знаком с самим Бобровым, выпивал с ним. Сева не выносил фамильярности. Помню, он в какой-то гостинице садился в лифт, а в это время из него выходили поддатые депутаты, и один из них, узнав Всеволода Михайловича, сказал: «О, Бобер, что ты здесь делаешь?» Ну а Сева ему ответил: «Какой я тебе Бобер?» И ударил его.

ПОЧЕМУ ТЫ МЕНЯ НИ О ЧЕМ НЕ ПРОСИШЬ?

Он элегантно владел вилкой и ножом, но, когда ел первое, то, как говорят на Украине, сербал. Я ему делала замечания, а он отвечал: «Если бы было невкусно, я бы просто ел, а так как очень вкусно, – я сербаю».

Почерк имел красивый, на машине ездил изумительно, в любом виде спорте был по-своему неотразим. Помню смешной случай. Мы отдыхали в Крыму с компанией, и Сева решил попробовать встать на водные лыжи. Все было нормально, пока у него не лопнула резинка на трусах. Он ничего не мог сделать, весь пляж видел, а мы смеялись.

Коллегам, которые по состоянию здоровья или из-за возраста остались за бортом большого спорта, помогал, чем мог, считал своим долгом поддержать. Поэтому его неприятно удивил, скорее, возмутил пустяковый вроде бы инцидент, который произошел с ним, когда он был в Германии. Его с ребятами пригласили в дом к одному немцу, а хозяйка сказала: «Извините, мы не рассчитывали на гостей, у нас только две сосиски». Сева быт в шоке. Потом в шутку мне твердил: «Ну, я надеюсь, у нас в доме не две сосиски?»

Для него было каким-то удовольствием помогать людям. Мог подойти к знакомому и спросить: «У тебя, что, нет трудностей? Почему ты меня ни о чем не просишь?» Но за себя нигде не просил. Однажды я, желая избавить его от назойливых звонков, отключила телефон. На другой день он был недоволен: «Зачем ты это сделала? Вдруг кому-то нужна моя помощь?!»

Он так говорил: «Врагов нет, есть только завистники».

Про него многое говорили, что он пил. Но пил он, как все нормальные мужики. Один человек (не буду называть фамилию) вел дневник. До сих пор помню такую строчку из него: «Сегодня пришел Бобров на тренировку, от него пахло…» Ребята выкрали этот дневник, мы потом читали, поражаясь такой человеческой подлости: ведь Сева очень многое сделал для этого человека, его семьи. Потом тот просил прощения.

Со своим недругом и соседом по дому Анатолием Тарасовым они почти не общались. А вот я дружу с Ниной Тарасовой и ее дочками. Но еще ближе и теплее у нас отношения с Валей Яшиной, потому что мы обе – вдовы, и если нас приглашают куда-нибудь, то приходим вместе. Часто потом садимся ко мне в машину и плачем. Думаю, если бы Сева был жив, он бы многое не понял и не принял. Например – «разрывания» на части его родного дворца ЦСКА. Он бы этого просто не пережил.

Я ПОПРАВЛЮСЬ И ВСЕХ ПРИГЛАШУ В БАНЮ

В 1979 году; в конце июня, проводя утреннюю тренировку, Сева почувствовал колику в ноге. Массажист решил размять ему ногу. Он не знал, что это был тромб и массировать ни в коем случае нельзя. Я быта дома, когда дочь сообщила, что мужа отвезли в реанимацию. Мы с Мишей поехали в больницу, но нас туда не пустили. Я звонила через каждые 5 минут. Суббота, врачей нет. 1 июля 1979 года в 4 часа 30 минут меня попросили не волноваться и передали его слова: «Я поправлюсь и всех приглашу в баню». А в 8 утра он потерял сознание…

Прошло почти 20 лет, а я до сих пор чувствую его запах. И в доме оставила все, как было при Севе. Каждый год 1 июля в 13 часов, не созваниваясь друг с другом, все помнящие Всеволода Михайловича Боброва приезжают на кладбище. На его родине в городе Моршанске на заборе того дома, где родился Сева, так как сам дом, увы, не сохранится, установили мемориальную доску.

Есть музей в Швейцарии. Я отдала туда Севин костюм, в котором он был, когда выиграл чемпионат мира в Финляндии. В музее в Торонто хранится майка Всеволода Боброва – капитана сборной СССР.

Р. S. Швейцария, Канада… А в России, что же, для кого-то Бобров – никто, пустой звук? Недавно была осквернена его могила. Неизвестные «сборщики цветных металлов» лишили легендарного форварда бронзовой клюшки. Ничто не свято…