Что наша жизнь? Игра… Евгений Рудаков

«Бульвар Гордона», 01.02.2012

Вдова легендарного голкипера киевского «Динамо» и сборной СССР Евгения Рудакова Валентина Антоновна: «Видим: ему совсем плохо, вызвали «скорую», а он заявил врачам: «Я вас не вызывал – вы бы лучше мне пива дали. Завтра пойду на «Динамо» и буду здоровым…»

Утром 21 декабря минувшего года, около девяти утра, остановилось сердце прославленного вратаря киевского «Динамо» Евгения Рудакова. Диагноз – обширный инфаркт. Буквально через несколько дней, 2 января Евгений Васильевич собирался отпраздновать свое 70-летие.

Евгений Рудаков – пожалуй, самый титулованный вратарь в истории украинского футбола. Его называли «длинноруким дьяволом», «черной пантерой», «вратарем-пауком», «вратарем-осьминогом». На поле он был спокойным, даже флегматичным, уверенным в себе. Играл без внешних эффектов, но надежно, часто демонстрируя феноменальное мастерство, которое приводило в изумление соперников. Валерий Лобановский отмечал в нем поразительное упорство.

Москвич, воспитанник футбольной школы «Торпедо», Рудаков добился выдающихся успехов, играя в Украине. В составе киевского «Динамо» становился шестикратным чемпионом Советского Союза, трехкратным обладателем Кубка страны. Лучший футболист СССР 71-го года, трижды – лучший вратарь страны. Обладатель Кубка кубков и Суперкубка УЕФА 1975 года. 35-летним играл в полуфинале Кубка чемпионов в 77-м, когда «Динамо» в равной борьбе уступило «Боруссии» (Менхенгладбах).

В составе сборной СССР был серебряным призером чемпионата Европы и бронзовым Олимпийских игр 72-го. В сборной страны провел 48 матчей. Входит в символический «Клуб Льва Яшина» – 206 матчей без пропущенных голов.

«ПИТЬ ЛЕКАРСТВА – ЭТО БЫЛО ДЛЯ НЕГО ЧТО-ТО СТРАШНОЕ»

– Валентина Антоновна, накануне 21 декабря у вас были какие-то тяжелые предчувствия, вы предполагали, что может случиться непоправимое?

– Где-то за две недели до того нам приснились покойные: мне – мои родители, дочке Леночке – дядя, а внучке Наташе – бабушка по папиной линии. И всем троим – в одну ночь, такого ж не бывает! Мы были поражены.

– Как были истолкованы эти сны?

– Обычно говорят: покойные снятся к перемене погоды. Но теперь-то ясно, что это было предупреждение сверху.

– А как себя чувствовал Евгений Васильевич?

– Еще 20 декабря он был на работе. Подошел к водителям: «Ребята, давайте выпьем». – «Васильич, мы же за рулем, надо ехать». Потом они сокрушались: «Господи, если бы мы знали, что видим его в последний раз».

За три дня до смерти муж пожаловался, что у него болит горло. «Это сердце, Женя», – говорю. Потому что, когда он приходил домой, прежде чем раздеться, садился в прихожей: у него была одышка. «Вот сейчас подышу, и все пройдет», – успокаивал меня.

Я умоляла: «Надо вызвать врача». А он: «У меня ничего нет, я здоровый». Ночь, полпервого. Видим: ему совсем плохо, вызвали «скорую». А он заявляет врачам: «Я вас не вызывал». Стали все его уговаривать. Еле укол ему сделали, но таблетки ни в какую не хотел принимать. Шутил: «Вы бы лучше мне пива дали выпить. Завтра пойду на «Динамо», там все есть, и буду здоровым». Дочка пилюли ему насильно запихала в рот. Пить лекарства – это было для него что-то страшное.

– Но ведь ваш супруг видел, как раньше времени умирали из-за остановки сердца его друзья-футболисты. Неужели это не заставляло задуматься?

– Смотрите, какая закономерность. У Вити Колотова отказало сердце, хотя он лежал в больнице, отдыхал в санатории. Приехал домой под Новый год – и все! Федя Медвидь умер у себя под дверью – тоже сердце. Мы с мужем повели внучку перед октябрьскими праздниками в парк. Федя с большой собакой тоже туда шел. Поговорили, посмеялись. Через час вернулись домой, звонит Виталик Хмельницкий: «Федя умер». Женя на него чуть ли не матом: «Да ты что! Мы же только час назад его видели!»

– Что говорили врачи в ту ночь Евгению Васильевичу?

– Предупредили его, что если не поедет с ними, то до утра может не дожить. А он: «Я остаюсь дома». Ему дали подписать бумагу об отказе от госпитализации. Муж подмахнул, не колеблясь. Но они все равно вручили нам направление в Октябрьскую больницу – в реанимацию: «Если вдруг одумается».

Я все-таки очень благодарна врачам, которые дежурили в ночь с 20-го на 21-е (до этого мы никогда не вызывали «скорую»). Другие бы сказали: «Ладно, не хочешь – не надо». А они его терпеливо убеждали, отнеслись по-человечески, вызвали вторую «скорую», реанимационную. И те приехали. Тоже уговаривали. Но все было бесполезно.

После «скорой» Женя поднимался, ходил. Ему говоришь: «Лежи!», а он: «Я хочу встать». Садился за стол, пил чай. Думал, что тепленького попьет, и горло пройдет.

Утром совсем осунулся, потный был. Я позвонила сыну: «Алеша, приезжай, может, ты его уговоришь». Леша просил: «Отец, у тебя же внуки, ты должен жить!» Ответ был один: «Я никуда не поеду!»

Поговорил с Наталочкой, с внучкой. Потом она ушла на работу. Сын тоже уехал в банк. Дочка еще долго собиралась, она работает в налоговой. Сказала: «Мама, я уже опаздываю, если что, звони». (Дочке – 48 лет, сыну – 38, внучке – 22, внукам – 9 и 5 лет. – Прим. авт.).

Мы у отца вечером пульты от телевизора забрали, чтобы подольше поспал. Так он утром, представляете, потребовал: «Включи мне телевизор!» Я ему включила футбол, какой-то матч в записи показывали, а сама вышла на кухню.

Потом прислушалась: что-то тихо. Вхожу в комнату. Телевизор выключен. А Женя лежит себе ровненько, раскрытый. Думаю: наверное, ему жарко. Подхожу, трогаю пальцы – холодные, а выше – еще теплые. Склонилась над ним. Один глаз немножко приоткрыт – правый. И тут пошел неболь­­­­шой такой хрип. Я вспомнила, как перед этим наш доктор мне сказал: «Если хрип из человека идет, то его лучше не трогать, это из него как бы душа выходит». Я сразу вызвала дочку: «Леночка, возвращайся», – позвонили сыну. И началось: врачи, милиция!

Сообщили Виталику Хмельницкому, с которым Женя работал в детской спортивной школе, а он уже позвонил кому надо. Я очень благодарна Игорю Михайловичу Суркису, Виталию Семеновичу Сивкову, Андрею Бибе, Володе Мунтяну – всем, кто взял на себя хлопоты по организации похорон. Спасибо главе Киевской городской администрации Александру Попову за то, что распорядился предоставить место на Байковом кладбище.

– Где похоронен Евгений Васильевич?

– 33 участок, рядом с олимпийским чемпионом по спортивной гимнастике Борисом Шахлиным и бывшим министром спорта Владимиром Куликом.

– Ваш супруг был верующим?

– Может, и был, но держал все в душе, в церковь не ходил: в те времена из-за этого могли быть неприятности. Когда мы шли в Лавру, садился на скамейку и ждал нас. Когда освящали новую квартиру, сидел на балконе. Я думаю, что он был верующим в душе, потому что Бог дал ему легкую смерть. А то ведь люди годами лежат, мучаются.

«ПРИВЫК КАЖДЫЙ ДЕНЬ ДВИГАТЬСЯ – ЕСЛИ БЫ У НЕГО ОТКАЗАЛИ НОГИ, НЕ ЗНАЮ, ЧТО БЫ С СОБОЙ СДЕЛАЛ»

– Откуда у него такая боязнь больниц, врачей? Недоверие к медицине?

– Нет, Женя просто не хотел лечиться. Считал, что здоровый и будет жить 100 лет. Его никак нельзя было заставить обратиться за помощью к врачам. У него была проблема с локтем – жидкость там скопилась. И это единственный раз, когда он сам пошел в больницу. Терапевт все время говорила: «Евгений Васильевич, вам надо лечиться. А что, если вообще сляжете?» Он отвечал: «Буду вставать!» Это было два месяца назад.

Помню, приехал из Крыма, куда возил своих мальчишек на соревнования. А там жарко было. Дома у него из носа пошла кровь, течет и течет: лопнул сосудик. «Женя, пойдем в больницу». – «Я сказал: нет!» Ходил на работу с тампонами, чтобы останавливать кровотечение. А дома – подушка в крови, простыни.

И так продолжалось 10 дней. Мы не выдержали: «Да мы тебе сейчас просто-напросто по заднице надаем!» Повезли его в больницу. Там буквально за секунду ему прижгли сосуд – и все прошло. «Вот видишь! – говорю. – А ты 10 дней сам мучился и нас мучил». Врач нам сказал: «Счастье его, что кровь из сосудика этого не пошла в голову».

– Если не секрет, какую пенсию назначили легенде украинского футбола?

– Начальная была – 840 гривен. И 59 – за великие заслуги. Он после окончания вратарской карьеры работал в спортинтернате на Лесном массиве. Валерий Лобановский встретил его во дворе (мы жили в одном доме, соседи по парадным), спрашивает: «Женя, как дела?» И предложил ему работу в «Динамо»: «Я поговорю с Игорем Михайловичем».

Потом пенсия выросла до неполных трех тысяч. За бронзовую олимпийскую медаль определили так называемую президентскую стипендию – полторы тысячи. Не так давно добавили, и он стал получать три тысячи. Сейчас я переоформляю документы: свою пенсию хочу поменять на часть пенсии мужа. Будут ли мне за него платить, не знаю. Говорят: «Не положено».

– Какие-то вредные привычки у вашего супруга были? Выпивка? Сигареты?

– Очень, очень много курил! А когда в последнее время эти матчи динамовцев смотрел, то вообще! И выпить мог. Купим ему, он садился: «Ну, мать, давай». Я говорю: «Женя, мне чуть-чуть». Выпил, опять: «Еще хоть пять капель, я ж не могу один». Я отказывалась: «Мне больше не надо».

Но добрым он был, конечно, заботливым. Я работала инженером в институте «Киевгорстроя». Ушла на пенсию в 55 лет, потому что перед этим мне сделали операцию – полностью поменяли тазобедренный сустав. Денег на операцию не было. А Женя сильно переживал за меня. Пошел к Игорю Михайловичу Суркису, и тот выделил необходимую сумму. Теперь я бегаю!

– Как вы думаете, что предшествовало болезни сердца вашего мужа? Были у него какие-то сильные огорчения, переживания, обиды? Людей порой подкашивают несправедливость, подлость, интриги…

– Я не помню, когда это точно было – лет пять назад. Женя работал в футбольной детской Академии киевского «Динамо». Он подготовил группу мальчишек и должен был передать их дальше – в академическую группу. Оттуда они шли в дубль или в основной состав, кто куда. Среди этих ребят был сын Юрия Калитвинцева, он потом даже в основу попадал.

Женя очень просил, чтобы ему дали возможность со своей группой и дальше работать: «Это ж мои мальчишки, я бы хотел их сам выпустить». Но ему сказали: «Нет, нельзя, в Европе так не делается». В общем, передали кому-то другому. И его это очень подкосило. Я видела, как он переживал, был очень расстроен. Дома муж обычно о своей работе ничего не говорил, и о многом я могу только догадываться, а тут рассказал, что попросил, но ему отказали. После этого замкнулся, ушел в себя.

Я пошла к Аде Панкратьевне Лобановской: «Адочка, может, ты как-то поможешь». Она при мне позвонила Владимиру Онищенко, который в «Динамо» работал, мог повлиять: «Дайте Жене этих ребят выпустить, человек просит, он же с вами играл!» Но… они уже все решили.

Для него работа была – все. Привык постоянно двигаться. И так каждый день. Если бы у него отказали ноги, не знаю, что бы он с собой сделал. Я покупала ему газеты – «Сегодня», «Факты», «Бульвар». Женя очень хорошо относился к «Бульвару», к Дмитрию Гордону, который подарил ему свой восьмитомник.

– Киевское «Динамо» пока, к сожалению, больше огорчает своих болельщиков, чем радует. Как это переносил Евгений Васильевич?

– Он даже перестал ходить на футбол. Смотрел дома. И когда звонили и просили дать интервью, отвечал: «У меня нет слов, чтобы что-то сказать. Я в ужасе! Не только я, наверное». И когда его о чем-то спрашивали, отмахивался: «Знаете, такое впечатление, что это нарочно происходит. Стыдно даже говорить о футболе и думать о нем».

«МЯЧ, КОТОРЫЙ ЖЕНЯ ПРОПУСТИЛ МЕЖДУ НОГ ОТ МОСКОВСКОГО «ДИНАМО», ПОМНЯТ ВСЕ. «МОСКАЛЬ!» – КРИЧАЛИ ЕМУ ТОГДА С ТРИБУН»

– Получается, что своей нынешней игрой динамовцы укорачивают жизнь ветеранам, которые все свои силы, здоровье положили на то, чтобы прославить клуб…

– Игроки тех лет сейчас все больные! Кто на похороны с палкой пришел, кого еле привели, кто вообще дома остался, прикованный к постели. Того же Виталика Хмельницкого прооперировали, два сустава тазобедренных поменяли – хромает, с трудом ходит. Володя Мунтян, бедненький, говорит: «У меня все болит».

Сережа Круликовский признался: «Моя пенсия – 1500 гривен. Отдай за квартиру, то да се». Всем платят мизер. А они в свое время блистали, старались изо всех сил! Им Виктор Александрович Маслов сказал: «Хотите, чтобы ваши дети ели, давайте работайте!» Это ведь только в 75-м, когда «Динамо» взяло Кубок кубков и Суперкубок, об Украине узнали во всем мире. Хоть бы Спорткомитет организовал какой-нибудь фонд помощи ветеранам. У нас же сейчас футболисты – богатые люди. Неужели им жалко отчислять в фонд какие-то 200-300 гривен?

– В футбольной карьере Евгения Рудакова были драматичные моменты, которые наверняка отражались на его здоровье. Например, когда 10 сентября 77-го после прощального матча за киевское «Динамо» он уснул за рулем и врезался в железобетонную ограду…

– Я даже не хочу об этом говорить. Такие вещи происходили по молодости, по лихости. Все равно футболисты были сплоченными, дружили домами, друг другу помогали, если что-то случалось. Новый год всегда отмечали в ресторане «Динамо», так же как и свадьбы. Конечно, в молодости и выпивали, и дурачились. Это человеку свойственно.

– Евгений Васильевич действительно после той аварии больше не садился за руль?

– Машину отремонтировал и продал. Сказал: «Все!» Ездил только в городском транспорте.

– Злополучный матч чемпионата Союза 67-го года с московским «Динамо». Стадион в Киеве переполнен. К 87 минуте счет – 2:2. Геннадий Гусаров бьет издали. Евгений неудачно сложился, и мяч между ног вкатывается в ворота. Спустя годы в интервью «Бульвару» Евгений Васильевич признался: «Этот мяч до сих пор стоит у меня перед глазами»…

– Боже, сколько мы прожили, сколько было всяких игр, но именно этот пропущенный гол помнят все! Играть должен был Витя Банников, но что-то у него стряслось, и поставили Женю. А он был болен, доктор накачал его лекарствами, чтобы температура спала. Надо же было играть. И, думаю, в глазах у Жени какие-то галюники все же были. Он рассказывал: «С трибун долетало: «Москаль! Специально пропустил». Домой друзья привели его под руки.

«ЕСЛИ ПРОИГРАЛИ, КТО ВСЕГДА ВИНОВАТ? ВРАТАРЬ!»

– Вы ходили на его игры?

– Очень редко. Старалась даже дома не смотреть. Потому что когда он падал, это было что-то страшное! Потом кто-то из друзей звонил: «Можешь включать, все уже позади, наши побеждают. Счет такой-то». Если ошибся полевой игрок, его могут подстраховать другие, а ошибку вратаря кто исправит? И если проиграли, кто всегда виноват? Первый номер – вратарь! Он пропустил.

Мы из-за этого пропущенного между ног мяча лишились квартиры, которую нам давали на Шелковичной. Только в 73-м, через семь лет, получили ордер на вселение в многоэтажный совминовский дом на улице Суворова – в квартиру № 1. Владимир Васильевич Щербицкий, он же страшный болельщик был, сказал: «Рудаков у нас вратарь номер один, пусть и квартира у него будет под первым номером!»

Дочка вначале огорчилась: «Мама, но это ж квартира для дворников! Как же так?» Помните, были времена, когда дворникам давали жилье всегда на первом этаже. Но оказалось, что дом стоит на сваях, лестницы высокие, и мы в свою первую квартиру едем на лифте как на второй этаж.

– Футболисты, как правило, тяжело переносят завершение игровой карьеры. Евгений Васильевич не пытался заливать горе спиртным?

– Тогда пили все. Он не напивался. Был в расцвете, мог бы еще играть. Но, наверное, у него доля такая, и все, что с ним происходило, – это его судьба.

Муж ведь еще раньше мог закончить. Накануне чемпионата мира в Мексике в 70-м он в тренировочном матче столкнулся с защитником и получил перелом левого плеча с вывихом и разрывом связок. Врачи вынесли приговор: возврат в футбол исключен. Но он решил доказать, что еще сможет играть.

Нам дали путевку в санаторий имени Чкалова в Одессе. Там травматолог сказал: «Если у тебя есть сила воли, бери эспандер и – на море». Женя утром тихо вставал и на пляже отрабатывал от и до. Я позже приходила и видела, какие жуткие боли он при этом испытывал. Но в команду вернулся.

– Вспоминаю, как Евгений Васильевич говорил мне в интервью: «Когда я закончил играть, поклонниц сразу как ветром сдуло…»

– Естественно.

– «А друзья-собутыльники через неделю исчезли. Дальше пошла жизнь – тяжелая и злая»…

– Понимаете, когда он приходил после игры и тренировок домой, бытовыми проблемами не занимался. Футболистов опекал клуб, за них думали. Все предоставлялось без хлопот. На праздник развозили по семьям пайки. Нужна была какая-то мебель, говорили: идите туда-то, вам помогут. И так – с любым дефицитом.

Каждый год мы ездили отдыхать в Трускавец, Кисловодск или Гагры. Единственное, не выпускали за рубеж. Я и Таня Мунтян должны были лететь в Мехико на чемпионат мира. Нас даже сфотографировали, на этом все и закончилось.

Если надо – приходили сантехники, электрики из «Укрсервиса», что-то ремонтировали, меняли, прибивали. И все 17 лет, пока Женя играл в «Динамо», он ничего этого не делал. Потом, ближе к старости, привыкать к резкой перемене жизни было, конечно, тяжело. В этом отношении он был неприспособленный человек. У нас потому и дачи нет, что у него руки ни к чему не лежали, кроме футбола, которому он отдавался полностью.

Когда в футбольной школе говорили, что нет денег, он шел к Игорю Михайловичу Суркису, и тот ему не мог отказать. Его мальчишки ездили на все турниры, много всего повидали. Другие тренеры, может, даже завидовали: вот, мол, Рудаков пошел, и ему дали, а мы не можем найти средств.

Что касается собутыльников, то они через неделю действительно исчезли. Но хорошие друзья остались – Гриша Берман, Илюша и Рита Шаинские. Сейчас они почти все уехали в Америку. Собрали вот деньги, передали, опекают нас. Дочка Оскара Михайловича Ратманского покойного передала две статьи о Жене, которые напечатаны в Америке: одна в Филадельфии, другая – в Нью-Йорке.

«У МЕНЯ НЕ БЫЛО ВРЕМЕНИ, ЧТОБЫ ВМЕСТЕ С ЖЕНЕЙ ОТНЕСТИ ЗАЯВЛЕНИЕ В ЗАГС, ТОГДА ОН ПОШЕЛ ТУДА С МОИМ ПАСПОРТОМ»

– Вы родились в Туле в 42-м, но детство, молодость провели в Москве. Евгений Васильевич – коренной москвич. Как вас свела судьба?

– Мама родила меня в Туле, потому что ее туда из столицы эвакуировали во время войны. А потом она возвратилась в Москву. И папа пришел с фронта. Они работали на заводе имени Лихачева. Я училась в школе, занималась спортивной гимнастикой. Потом тоже пошла ученицей на завод: надо было два года отработать, чтобы поступить в институт.

Мы с Женей жили на Автозаводской, возле завода Лихачева, и даже в одном доме: он – в первом парадном, а я – в третьем. Кстати, в этих же домах по-соседству обитали Витя Маслов, Слава Метревели. А познакомились мы на новогоднем балу, куда я пошла с подружками. Женя – он тогда играл за дубль московского «Торпедо» – пригласил меня на танец. Предложил провести домой. Мы стали встречаться. Я прогуливала тренировки, ездила смотреть торпедовские игры, когда он стоял в воротах.

– А когда вы впервые поцеловались?

– Ой! Я этого уже не помню. Женя был такой скромный! Долго не решался. Он тогда не пил, не курил. Молчаливым был очень, от него слова нельзя было добиться.

Дочке рассказывал, что, мол, я его на себе женила. «Как же я тебя женила, – говорю, – если ты мне все время конфеты «Мишка» приносил?» Дочка смеялась: «Ну, отец, оказывается, ты маму взял тем, что ей дорогие конфеты дарил».

– А как было на самом деле?

– Он отправился в Николаев играть за «Судостроитель». Перед Новым годом приезжает в отпуск, говорит: «Давай поженимся. Отнесем заявление в загс». Объясняю: «Мне некогда, я – с работы, на работу. Не могу сейчас, нет времени». – «Тогда давай мне свой паспорт». – «Кто у тебя примет заявление без невесты?» – «Ничего».

Загс Пролетарского района был рядышком. Он сходил туда со старшим братом, а потом сообщает: «31 декабря у нас роспись». Это был 1962 год. Я удивилась: «Не может быть!» А он протягивает мне приглашение в салон новобрачных…

– Вас никогда не тянуло назад, в Россию?

– У меня там папа и мама умерли, остался только брат. У Жени – сестра родная, она заранее купила билет, чтобы приехать на юбилей, но… вместо банкета в «Динамо» случились похороны.

Помните, Владимир Путин, когда был президентом, бросил клич москвичам, разбросанным по бывшему Союзу: возвращайтесь! Мол, и дома будут, и квартиры. И мы с Женей в шутку друг друга спрашивали: «Так что, едем?» «Нет, – говорю, – Васильич (я его так часто называла)! Там молодость лишь чуть-чуть прошла, а все, в основном-то, здесь – друзья, дети, внуки, работа. Куда ехать? Зачем?» Стефан Решко хорошо о нем сказал: вот, мол, приехал в Киев москвич и посвятил всю свою жизнь Украине.

– Евгений Васильевич рассказывал, что в 66-м приезжала делегация из Москвы и уговаривала его вернуться в «Торпедо». Что вы супругу советовали?

– Я сказала, что решать ему. Его ведь и за рубежом приглашали остаться известные европейские клубы. И если бы он согласился, то неизвестно, где бы и как мы сейчас жили.

У нас тогда в 66-м, в Киеве были трудности с жильем. Нам много наобещали, но выполнять не спешили. «Динамо» тогда не имело постоянной гостиницы, и мы, как и другие приезжие, жили в гостинице «Театральная». Я Леночкой была беременна. Когда ребята уезжали на игры, они все свои вещи оставляли в нашем номере, потому что только у нас был постоянный. Ребята возвращались, их поселяли в другие номера. Леночку я родила в Москве. Только после этого нам дали однокомнатную на Госпитальной.

– Муж не навещает вас в снах?

– Внучке все время снится, что он приходит домой. Я говорю: «Наталочка, это нормально, ты у нас меньшая, и он тебя, наверное, все-таки больше любил». Заходим в спальню. А человек, даже когда уходит, все равно что-то свое оставляет. Дочка говорит: «Дедушкой пахнет до сих пор». Я говорю: «Он еще дома, это будет до 40 дней. А там посмотрим».