Тренер номер один

«Спорт-Экспресс», 05.1995

Вряд ли найдется в мире еще хотя бы один футбольный наставник, оставивший за своими плечами на 30-летнем тренерском пути три чемпионата мира, победные Олимпийские игры и кубок Европы. 78 официальных матчей провела в общей сложности сборная СССР под руководством Качалина. Абсолютный рекорд советского футбола, который не будет побит уже никогда. Между прочим, удостоверение заслуженного тренера СССР, выписанное на имя Качалина в августе 1957 года, имеет порядковый номер 1.

Когда три дня назад Гавриила Дмитриевича не стало, это интервью уже лежало на. столе редактора. Его автор Юрий Юрис, который последним, как теперь выяснилось, беседовал с Качалиным, был тогда взволнован и говорил, что Гавриил Дмитриевич с трудом давал это интервью, так как чувствовал себя весьма скверно.

В свои 84 года он перенёс три инфаркта, последний – в марте этого года. Только спустя два с половиной месяца врачи разрешили ему непродолжительные прогулки на свежем воздухе. По поводу встречи с корреспондентом «Спорт-Экспресса» Качалин, правда, с медициной советоваться не стал, и тот оказался в гостях у патриарха в доме на Фрунзенской набережной.

Безоговорочно считать его патриархом, мэтром – да как угодно назовите, преувеличением все равно не будет – дает основание почтенный возраст Качалина, помноженный на его выдающиеся заслуги перед футболом.

– Гавриил Дмитриевич, какие обстоятельства сопровождали ваше первое назначение на пост главного тренера сборной Союза?

– Да не было вроде никаких чрезвычайных обстоятельств, которые застряли бы в памяти. В начале 50-х я работал главным в московском «Локомотиве». Выступали мы в чемпионате страны прилично. К тому же еще раньше меня привлекали к руководству сборными Москвы. Все это, надо думать, и было положено на весы, когда решался вопрос о тренере национальной команды. Валентин Гранаткин, который председательствовал тогда в нашей федерации, поддержал мою кандидатуру.

– Как вы восприняли это решение?

– С большим интересом. Подумал: раз доверяют – надо попробовать.

– Первый матч сборной под вашим руководством помните?

– Ой, нет. Когда речь идет о событиях 40-летней давности, в моем возрасте лучше уже полагаться на футбольные справочники, чем на память.

– Олимпийских игр 1956 года этот ваш посыл, я думаю, не касается. Как сборная готовилась к Играм? С каким настроением ехали в Австралию? Какую спортивную задачу ставили перед командой?

– За десятки лет, проведенных в футболе, я знал только одну задачу: выиграть. Единственное, о чем всегда просил руководство, – это не лезть напрямую к футболистам перед ответственными матчами, если нужна какая-то накачка, то пусть все замкнется на мне как последней инстанции. А уж настроить ребят – мои, тренерские, проблемы. Что касается собственно подготовки к футбольному турниру Олимпиады-56, то она получилась очень непростой…

– Простите, перебью. Эта подготовка никак не осложнялась печальными воспоминаниями о предыдущих Играх в Хельсинки, после которых наш футбол получил беспримерный по глупости «урок», выразившийся в разгоне ведущего клуба страны?

– Нет. Без Сталина и Берии ничего подобного произойти уже не могло. Сложность возникла скорее чисто географическая: Австралия, край Земли, где все вверх ногами, в том числе и времена года. Мы тогда очень слабо себе представляли, как это можно вообще – играть в футбол в ноябре-декабре. А тут предстояло не просто удержать футболистов в нормальных игровых кондициях, но подвести их к пику формы в начале декабря. Прежде такую задачу в нашем футболе не доводилось решать никому.

– Как вам удалось с ней справиться?

– У сборной-56 было одно несомненное достоинство – стабильность состава, который практически не менялся уже полтора-два года. А когда проблема сыгранности, психологической совместимости, притирки игроков друг к другу с повестки дня снята – считайте, это уже половина дела. Тренировались мы сначала в залах в Москве, а ближе к Олимпиаде стали выезжать на юг, как правило, в Грузию, где были и хорошие поля, и приличные спарринг-партнеры. Акклиматизация в Австралии прошла тяжеловато, хотя и прибыли мы туда за две недели до начала футбольного турнира и успели сыграть несколько товарищеских матчей с местными командами.

– На пути сборной к олимпийскому золоту крайне загадочно, особенно теперь, с солидной временной дистанции, выглядит нулевая ничья с командой Индонезии, приведшая к переигровке. Что там случилось?

– Ничего особенного. Произошла элементарная недооценка соперника, которого наши футболисты почему-то решили по старой русской привычке шапками закидать. А индонезийцы взяли и уперлись. Все одиннадцать встали у своих ворот – и делай, что хочешь. Кто-то из наших ребят тогда пошутил: мол, с географией у нас неувязочка вышла, перепутали Индонезию с Индией, которую годом раньше громили многократно на ее стадионах. В переигровке все встало на свои места – 4:0, но тем не менее было жалко, конечно, растраченных сил и нервов.

– Вам принадлежит приоритет открытия Эдуарда Стрельцова для сборной СССР. Не много найдется, наверное, тренеров, которые готовы доверить место в главной команде страны 17-летнему игроку.

– Ну нет. Открытием, как вы говорите, Стрельцова футбольный мир обязан не тренеру Качалину, а, если хотите, Всевышнему, который наделил парня удивительным футбольным талантом. И нужно было иметь глаза на затылке, чтобы его не заметить. Ворота соперников Эдика словно магнитом притягивали – таких постоянно заряженных на гол форвардов до него мне видеть не доводилось. Физическая мощь, позволявшая ему противостоять самой жесткой персональной опеке, сочеталась в Стрельцове с ювелирной техникой владения мячом, дриблинга. Правда, я поначалу воспринимая его не так персонифицировано, как в связке с Валентином Ивановым. Именно в связке я пригласил их обоих в сборную.

– Существуют два основополагающих принципа формирования сборной страны: так называемый «звездный» и на базе сильнейшего клуба. Вы какого придерживались?

– Предпочитал второй, который возможен, правда, лишь при условии, что такой клуб-лидер реально есть. В 1956 году им был «Спартак». И даже если кто-то из другой команды выглядел посильнее, скажем, Татушина, я все равно при прочих равных условиях отдавал предпочтение спартаковцу. Потому что в клубе он имел постоянную игровую практику вместе с другими партнерами по сборной, которая в те годы, случалось, проводила всего по 6-8 матчей за сезон.

– Руководствуясь такой логикой, тренер сборной рискует оказаться излишне пристрастным к какому-то клубу. Вы не боялись подобных обвинений?

– Не боялся, во-первых, потому что на всякий роток не накинешь платок, а во-вторых – речь ведь идет не о симпатиях, а о детальном знании клуба и его возможностей. «Спартак» я звал лучше других, потому что несколько лет был куратором этой команды, работая в Федерации футбола СССР.

– Какие достоинства команды СССР предрешили исход олимпийского турнира 1956 года в ее пользу?

– Помимо превосходства в физической подготовке и сыгранности козырем нашей команды стала тактическая новинка, которую я придумал и назвал так: смена мест в нападении. Что это значило? Крайний форвард, к примеру, мог неожиданно сместиться на позицию полусреднего, а тот – в центр нападения или наоборот. Вариаций было предостаточно, поскольку система дубль-вэ предполагала наличие пятерки постоянно атакующих игроков. Оборону соперника эта тактическая уловка сбивала с толку: едва защитник привыкнет, приспособится к манере поведения действующего в его зоне форварда, как вдруг возникает другой нападающий, манеру игры которого с ходу не раскусишь. До нас так никто не играл.

– Почему вы не поставили на финальную игру с югославами Стрельцова, до этого неизменно выходившего на поле во всех встречах?

– Эдик сам попросил, чтобы я его не ставил. Мотивировал свою просьбу тем, что крайне вымотался в предыдущих играх и боится, как бы не подвести команду в финале.

– Вы легко с ним согласились?

– Имея в своем распоряжении такого бывалого и классного форварда, как Никита Симонян, я был убежден, что ничем не рискую, если оставлю Стрельцова на скамейке. Он ведь, действительно, подустал – выдержать такие нагрузки в 18-летнем возрасте было ой как непросто.

– Какой матч был самым тяжелым для советской сборной на Олимоиаде-56?

– Думаю, полуфинальная встреча с болгарами, которую мы выиграли – 2:1. Порядок, запрещавший в те годы замены по ходу игры, был жестоким по отношению к футболистам и тренерам и довольно нелепым по сути. Ведь в заявке каждой команды значился двойной комплект игроков, половина из которых оказывалась обреченной на бездействие. А в матче с болгарами случился драматический эпизод, едва не испортивший нам все. Соперники действовали сверхжестко, и в одном из столкновений получил перелом ключицы защитник Николай Тищенко. Однако остался на ноле, доиграл до конца с повязкой – и этот футбольный подвиг навсегда остался в истории нашего футбола.

– Определяя состав на финальную игру с югославами и зная, что только эти одиннадцать в случае успеха получат желанные золотые медали, вы не терзались сомнениями?

– Если сомнения и были, то носили они чисто игровой, прагматический характер: не имел я права ошибиться ни в одном из одиннадцати. Ясно, что заслуживал участия в решающей встрече Тищенко, до этого отыгравший все матчи от звонка до звонка, Стрельцов, о котором мы уже говорили. Но, увы, так распорядилась судьба.

– Вы не присутствовали, когда Симонян хотел отдать свою золотую олимпийскую медаль Стрельцову?

– Нет, не присутствовал, мне рассказали об этом чуть позже, кажется, на теплоходе «Грузия», которым мы возвращались из Австралии домой. Это очень похоже на Симоняна – человека в высшей степени порядочного и благородного. И я был искренне рад, что такие футболисты играют в моей команде.

– Выходящие за рамки поля человеческие качества игроков для вас имели значение?

– А как же! Человека, который не отвечал моим представлениям о порядочности, – как бы это еще поточнее выразиться? – с гнильцой в душе, хотя и прекрасного, быть может, игрока, я старался на пушечный выстрел к сборной не подпускать.

– Гавриил Дмитриевич, в этой связи снова всплывает вопрос о Стрельцове. Точнее, как вы понимаете, о том, что случилось с ним в 1958 году – за пару недель до начала чемпионата мира в Швеции, куда вы отправились без основного центрфорварда…

– Ясно, ясно… Хотите спросить, не ошибся ли я в Стрельцове как человеке, не проявил ли, как тогда гневно писали в газетах, «политической близорукости», доверяя ему место в сборной на протяжении четырех лет? Нет, не ошибся, не проявил. «Залетел» Эдик, простите, по дурости, свойственной молодым людям в таком возрасте. Да видел я эту девчонку, которую он якобы изнасиловал.

– Как – видели?! До сих пор старые болельщики, поклонники Стрельцова, убеждены, будто пострадал их кумир столь жестоко исключительно потому, что речь шла то ли о генеральской, то ли о какой-то посольской дочке.

– Да ерунда это полная! Появлялись они вместе несколько раз на стадионе, где я ее и видел. Обыкновенная девчонка, по-моему, из весьма скромной семьи. Этакая, знаете ли, пигалица. Имела она, как я думаю, виды на Эдика, а когда поняла, что у того серьезных намерений вовсе нет, – написала заявление. И влип наш Эдик. В общем, довольно банальная история, но невероятно раздутая прессой и обернувшаяся большой трагедией как для самого Стрельцова, так и для всего нашего футбола.

– Его отсутствие на чемпионате мира в Швеции здорово снизило потенциал команды?

– Процентов на 30-40, если говорить о возможностях сборной в атаке. Речь-то шла, действительно, о выдающемся форварде.

– «Русский Пеле», как позже писали, – это точно?

– Я даже думаю, что в пятьдесят восьмом-то Эдик был посильнее Пеле, который только начинал свою блистательную карьеру.

– Ваша вторая тренерская вершина – победа сборной СССР в Кубке Европы 1960 года – покорилась легче, чем первая, олимпийская?

– В чем-то легче, а в чем-то тяжелее. Ну, во-первых, к тому времени я уже имел возможность предварительно изучать соперников в деле, выезжал за границу на матчи с их участием, накопил солидные досье на югославскую, чехословацкую, французскую сборные. Причем больше всего меня интересовали югославы. Я был почти уверен, что если суждено нам добраться до финала, то опять встретимся с ними, как и в Мельбурне.

– Ваш прогноз, однако, мог и не состояться: в полуфинале югославы едва ноги унесли, выиграв у французов каким-то чудом. Даже представить себе трудно: за 20 минут до конца было 4:2 в пользу Франции, а победа – 5:4 – достается сопернику.

– А знаете, как такой выигрыш поднимает авторитет команды? За давностью лет, к сожалению, я неважно помню подробности финальной игры на Кубок Европы с югославами в Париже. Разве что общую канву поединка, который поначалу складывался не в нашу пользу, а потом наступил перелом и – победный гол в добавочное время.

– Виктор Понедельник – автор того золотого гола – недавно рассказывал мне, как в перерыве матча вы нашли какие-то замечательные слова для скисших было игроков и вернули им веру в благополучный исход встречи.

– Ну, Виктор-то помоложе меня, ему положено помнить. Я этих слов сейчас точно не повторю.

– А можете сформулировать, то, что называют тренерским кредо?

– Отчасти мы этого уже касались. На первом месте – человеческие качества футболиста, которого я приглашаю в сборную. Его способность ощутить себя в коллективе равным среди равных, а не возноситься над другими. Его умение жить интересами команды, дружить с партнерами. Важно, насколько развито в нем чувство долга. Для меня все это имело первостепенное значение. А уже потом – удар, обводка, скорость, видение поля и прочие игровые премудрости.

– При таком строгом подходе иные талантливые игроки могут не попасть в команду.

– А что вы думаете – и не попадали.

– Можете назвать для примера, кто именно?

– Нет.

– Даже сейчас, по прошествии десятилетий?

– Никогда. Никогда не стоит обижать людей, если можно этого избежать.

– Футболисты-ветераны, игравшие у Качалина, говорят, что вы даже в самых критических ситуациях не повышали голоса. Это так?

– Надеюсь, что так, раз говорят. Крик и ругань унижают обе стороны. Особенно – тренера.

– Конфликты с игроками у вас случались?

– В основном, когда только начинал тренерскую карьеру. Поскольку носили эти конфликты сугубо производственный характер, могу даже пример привести. В начале 50-х годов в московском «Локомотиве», с которым я работал, был такой футболист – Ободов. Уж он меня донимал своими придирками по поводу тактики! По нему выходило, что Качалин – совсем никудышный тренер, просто профан какой-то. Все эти разговоры велись в команде и. ясное дело, авторитета мне не прибавляли.

– Надеюсь, вы отчислили говоруна?

– Зачем? Я просто не ставил его на игры, раз ему не нравилась моя тактика. До тех пор, пока он не понял разницы между игроком и тренером.

– Вы считаете себя великим тренером?

– Я считаю себя уважаемым и не зря прожившим свой футбольный век тренером. А великий? Здесь больше эмоций, чем оценки по существу. Если бы вы спросили о других тренерах моего поколения…

– Считайте, что уже спросил. Скажем, об Аркадьеве, Якушине, Бескове…

– Самое подходящее слово, которое роднит их всех, – творцы. Аркадьев обладал замечательной способностью сплачивать игроков, устанавливать с ними доверительные отношения. Якушину здорово помогал его авторитет знаменитого в прошлом игрока. Как, впрочем, и Бескову. Бескова я считаю самым сильным из послевоенного поколения наших тренеров.

– Почему, интересно?

– Характер его меня подкупает – твердый, неуступчивый. Если он уж придерживается какой-то линии поведения – не отступит от нее ни на сантиметр. Это очень ценное для футбольного наставника качество, особенно во взаимоотношениях с игроками.

– Однако любой, даже самый выдающийся тренер может искренне заблуждаться. И вы полагаете, что он должен оставаться в плену этих заблуждений, вместо того чтобы проявить гибкость, уступчивость?

– Я полагаю, что для оценки тренерской работы существует только один критерий – результат, достигнутый командой. И расплачиваться за свои заблуждения тренер должен только по конечному результату и никак иначе.

– После чилийского чемпионата мира 1962 года вас отстранили от руководства сборной за результат?

– Со стороны это выглядело так – ведь не судят только победителей. Но в то же время и команда нуждалась в обновлении, и я – в передышке. Вообще наша профессия – наверное, самая уязвимая из всех существующих в мире. Уж в футболе-то многие прилично разбираются. Я с простыми болельщиками всегда страшно любил пообщаться. Иного послушаешь и диву даешься: Бог мой, как правильно он все говорит, какие нюансы улавливает и почему – не тренер?

– Что-то я не пойму: это вы без иронии?

– Абсолютно серьезно. Только ведь понимать футбол – одно, а сделать, добиться желаемого – совсем другое. И плата повыше. Инфаркт, например…

– Современным российским футболом интересуетесь? Как он вам?

– В целом довольно грустное зрелище. Никакого сравнения с тем, что мы видели 25-30 лет назад. Звезды наши теперь в основном светят зарубежным болельщикам. А история со сборной перед чемпионатом мира-94, когда футболисты и тренеры устроили непристойный торг, – это просто национальный позор.

– За какой клуб вы болеете?

– Фанатом уже давно не являюсь. Переживаю, например, за «Спартак», который вдруг прямо на глазах потерял свою игру. Радуюсь за «Динамо» – я все-таки динамовец по происхождению. И хотел бы увидеть ещё хоть разок «Динамо» чемпионом страны.