Семь тридцать два на два сорок четыре

«Футбол», 1990

Парадокс, наверное: человека избрали лучшим вратарем, а никто ведь с полной уверенностью не скажет, что это был «его» сезон. Прошлый – да, тогда то безоговорочное премьерство никем не оспаривалось, тогда Черчесов и «Спартак» были вне конкуренции, тогда он действительно «все ловил». А в нынешнем – место пятое, игра не сказать чтоб очень яркая – командная, имею в виду, но разве можно вратаря отделять от команды? Кого угодно, но только не его.

А может, просто чуть притупилась острота нашего восприятия? Прошлый год он прошел «на новенького» – как и сама команда с новым тренером, – и оттого мы смотрели на него, как на человека, всякий раз сдающего экзамен (вместе с остальными)? И потому успехи вратаря казались столь яркими? А сейчас просто кончилось время, когда он всякий раз должен был что-то доказывать, н наступило время игры. Игры Станислава Черчесова.

– Да, сезончик тот еще выдался. Я как чувствовал, зимой еще, что каким-то рваным он получится. Так и вышло…

– Из-за подготовки на два фронта?

– Думаю, что да. Я ведь в сборной готовился, а ее планировали вывести на пик формы в июне – июле. А раз намечаются пики, значит, смело можно прогнозировать спады. У меня на конец весны такой момент и пришелся. А в начале лета я действительно чувствовал себя очень неплохо, только ведь не играл же – чемпионат мира-то мне выпало смотреть по телевизору, а такие периоды настроения в жизни не прибавляют. Правда, во второй половине сезона игра моя, считаю, немного стабилизировалась.

– «Немного» – и этого уже хватило для признания лучшим?

– Слушай, но я же не сам себя выбирал! И принцип выбора – путем опроса болельщиков придумал тоже не я. Да и вообще я, надо сказать, отношусь к подобным вещам спокойно. Вот если бы выбирали худших и в таком списке я оказался бы в лидерах – тогда другое дело, тогда стоило бы серьезно задуматься. А так стараюсь не брать в голову лишнего.

– Ну, уж можно подумать, что тебя это совсем не трогает…

– Да нет, приятно, конечно, что говорить. Но главное – это все же самооценка, и ее завышать не рекомендуется.

– Однажды, помнится, такое с тобой уже было…

– Ты имеешь в виду момент прихода в «Спартак»? Ну что делать – молодость… К тому же – можешь мне верить или не верить, но в раннем еще детстве мне кто-то словно свыше шепнул: тебе, парень, стоять в воротах московского «Спартака». Нет, серьезно! Я еще как следует не успел освоиться между штангами ворот нашей детской команды в моем родном Алагире, а тут такое вот знамение. Я легко дал себя убедить этому таинственному внутреннему голосу. Как другие хотят быть в детстве космонавтами или пожарными, так и я мечтал вырасти и работать вратарем «Спартака». И когда в двадцать лет меня действительно позвали в «Спартак», по рекомендации тогдашнего тренера орджоникидзевского «Спартака» Варламова, я словно сказал себе: «Ну вот, сбылось – наконец-то». Подхватил быстренько вещички, рванул в Москву и чуть ли не с трапа самолета встал в ворота дубля, который в тот день играл «двустороннюю» с основным составом. Спокойно, знаешь, так встал – двадцать лет уже, не мальчишка какой-нибудь семнадцатилетний, умею уже кое-что, раз пригласили. Я же не сам приехал, я же по вызову…

– И Черенков, Родионов тебя не пугали?

– Нет. Смотрел-то я на них, правда, как на богов, да только в душе считал, что не они, в сущности, горшки обжигают. Я ведь, как проклятый работал у себя в Северной Осетии, день и ночь готов был тренироваться (и тренировался!). Я в восьмом классе из дома в Орджоникидзе в спортивный интернат уехал, чтобы стать профессиональным футболистом, меня к тому времени уже в сборные разные – республики и страны – приглашали. Да и потом не переставали приглашать. Так что на том, историческом, можно сказать, для меня матче в воротах команд стояли два вратаря сборной: Дасаев и я, «кипер» молодежной. Первый пропустил один гол, второй – десять. Десять! Можешь себе представить?

– Сурово, однако, тебя в Москве приняли…

– Я был убит, раздавлен, уничтожен. Представляешь, еще полтора часа назад я был вратарем, а кем стал? Не Бог, выходило, мне тогда заветное слово шепнул, а дьявол, что ли. Единственно, что утешало, никто не сказал: «Давай-ка ты, как там тебя, Стас, собирай вещички». Все повели себя так. будто ничего и не произошло, словно десять пропустить – это нормально. Я вот только не мог понять – вообще нормально или только для меня? Но раз оставили… Вскоре после моего приезда дубль должен был играть календарный матч в Днепропетровске. Поставили меня, а кончилось это тем, что мы проиграли 0:4. После матча ко мне подошел сам Бесков и сказал: «Ты нам подходишь. Отправляйся сейчас в Москву и жди там на базе команду. Будем с тобой работать…» В тот момент я подумал, что не зря все-таки Бескова называют самым нелогичным тренером. Четырнадцать мячей за два матча пропустил, а он говорит: будем работать. Ну что ж, работать, так работать. Чего-чего, а это мы умеем. Не хуже, чем пропускать…

– А какое впечатление в работе произвели на тебя звезды «Спартака»?

– Колоссальное. В жизни не мог предположить, что Дасаев так на тренировках пашет! Да и остальные великие… В общем, я сразу понял, что попал туда, куда нужно. И начал вкалывать с каким-то радостным остервенением.

– Убрав на время свои амбиции…

– Я совершенно четко понимал, что основного состава мне несколько лет не видать. Моей задачей было брать все лучшее у Бескова, Дасаева, остальных. Моими играми на много дней вперед становились тренировки, и я нисколько не жалел об этом.

– Но были ведь и настоящие матчи…

– Да, когда Ринат получал травму или наш неуклюжий календарь наползал на какие-то матчи сборной. В таких матчах я старался, понятно, сыграть как можно лучше, но получалось это, увы, далеко не всегда. Перегорал, видимо, – слишком уж большими были паузы от матча к матчу. Я чувствовал, как взрослею рядом с Дасаевым, мужаю, прибавляю, но в редких своих выходах за основной состав реализовать накопившийся уже потенциал ну никак не мог.

– Наверно, потому, что слишком хотел?

– Да, и причем сразу. На постепенность какую-то у меня ведь не было времени. Надо было спешить – как-никак к двадцати пяти возраст уже приближался.

– В другие клубы – первым – не звали?

– Первые два-три года в «Спартаке» я просто ничего вокруг себя не видел и не слышал, жил как бы в замкнутом пространстве ворот – семь тридцать два на два сорок четыре. Потом, честно скажу, стал подумывать, что кое-чему уже научился. Тут и подоспело – в 1987-м дело было – приглашение из тбилисского «Динамо». И к дому вроде поближе, и Отар Габелия как будто там заканчивать играть собирался. Я к Бескову. Он говорит: «Иди, если хочешь. Но я бы на твоем месте чуть обождал. Поверь, это все-таки не самый лучший для тебя вариант». Если бы он безоговорочно сказал – иди, я бы пошел. А так даже не попросил расшифровать, что значит «не самый лучший». Сегодня, сам понимаешь, как я благодарен за тот разговор судьбе и Константину Ивановичу.

– А тот четвертый, если не ошибаюсь, уже год на вторых ролях не оказался все-таки лишним?

– Может быть, может быть… Работать на тренировках я был готов, как всегда, неистово, но хотелось уже и первым вратарем стать, пускай даже не в «Спартаке». Чувствовал: могу пересидеть. А это для вратаря – беда. Тут-то – очень, надо сказать, вовремя – и подоспело приглашение от Семина в «Локомотив». «Вот это твое,-сказал Бесков. – Иди, не раздумывая. Но помни, что мы здесь всегда на тебя рассчитываем». И я пошел, но запомнил последние слова Бескова.

– Твой сезон в «Локомотиве» – это переход количества в качество?

– Наверное. Мне было двадцать пять – почти оптимальный возраст для дебюта на таком уровне. Я, по крайней мере, не считаю, что сильно засиделся – ну, годик от силы лишний в дубле провел, да и то еще разобраться надо, так ли это. По мне вратарь должен сначала сложиться как мужчина, а потом уже на первые роли выходить. Психика должна устояться, понимаешь? Правда, я все это на себя примеряю. Если, к примеру, тот же Харин повзрослел раньше – отчего ему в основном составе не играть?

– Расставался ты с Семиным и с «Локомотивом» по-доброму?

– Бесков позвал назад – как я мог не пойти. Сам Юрию Павловичу сказал об этом, и мы поняли друг друга.

– А не боязно было от добра искать? Ведь в «Спартак» не ты один возвращался – тот же Прудников, например…

– А кто же, интересно, рискнет сезон с одним вратарем начинать? Я не знал еще, доигрывая в «Локомотиве», кто после ухода Дасаева будет моим конкурентом, да как-то, собственно, и не слишком об этом заботился, меня больше волновала собственная игра. Не оправдаешь ожиданий – найдут, кого предпочесть. А в «Спартак» – как я мог не пойти? Голос-то тот, давний, не переставал звучать во мне.

– Скажи, а ты вообще веришь в Бога?

– Да, где-то там, высоко, наверху, он, наверное, все-таки есть, и я стараюсь по мере возможностей его не гневить. А за это прошу его не мешать мне в моей работе. Помогать даже особо не надо – лишь бы не мешал.

– Не с его ли помощью вы в прошлом году взяли «золото»?

– Кто знает… Мы ведь, на него надеясь, и сами не очень-то плошали. Было, конечно, где-то и везение – а как же без него? – но многое мы ведь, согласись, и сами сделали.

– Ну, вратарь-то вроде не плошал…

– Да нет, были промахи, были – и явные, и со стороны, быть может, мало заметные. Но в целом сезон прошел очень удачно. Бывает же так, что осуществляются мечты – и в «Спартаке» я основной вратарь, и мы еще чемпионами становимся…

– …И в сборную тебя впервые приглашают.

– Но там-то как раз не очень дело пошло – не энаю даже, почему. Впрочем, это дело тренера – решать кому, где и когда играть. Игрок, если он не показался, сам виноват всегда. Если виноватого на стороне начнешь искать, тебе лучше от этого никогда не станет. Разбираться надо в себе.

– Любишь этим заниматься?

– До самозабвения. Если бы еще играть не надо было. сутками сидел бы и анализировал. Я вообще сторонник того, что во всем надо после событий, а не во время их, разбираться.

– Применительно к игре как это выглядит?

– К примеру, ошибся защитник – я молчу. Потом, если надо будет, мы с ним к этому эпизоду вернемся. Но – не сейчас. Даже если нам в результате этого промаха гол забили – его же все равно, если мы на поле спорить друг с другом начнем, не отменят. Меня тренеры иногда даже по-ругивают за то, что я часто молчу в игре, хотя вроде бы, стараясь как-то предвосхитить ход развития игры, всегда подсказываю партнерам. Ну, а если что-то уже случилось, что толку кричать…

– Эта рассудительность у тебя врожденная?

– Ну что ты! В юности, помню, не столько от игры, сколько от собственного крика уставал, иногда даже голос садился. Ну и мне в ответ тоже кое-что перепадало – в том-то, возрасте мы все «кипятки». И вот однажды Гамлет Сергеевич Аситов, работавший у нас специально с вратарями, в ходе тренировочной двусторонней игры, сказал мне: «Тебе, Стас, надо спать с открытой форточкой». Я молча проглотил его реплику, но через несколько минут все же переспросил: «А почему именно с открытой?» «Потому что нервный очень…» У нас на Кавказе старших принято слушаться. Даже если ты с ним категорически не согласен – надо пойти и сделать, как он сказал. А тут я поразмыслил над словами тренера и решил, что Гамлет Сергеевич-то прав. И с того самого дня потихоньку начал учиться прятатать свои эмоции. И когда теперь хочется на кого-нибудь прикрикнуть, я тут же вспоминаю про открытую форточку. Помогает…

– Старших ты, значит, слушался. А как, интересно, родители относились к твоему увлечению, уже практически в детстве ставшему работой?

– Отец никогда не был даже простым болельщиком. И на увлечение мое поначалу смотрел просто как на забаву. Но когда понял, что это серьезно, сказал, что мужчина сам должен решать, чем ему заниматься в жизни, лишь бы перед людьми потом стыдно не было. А мужчиной, кроме, естественно, отца, я был в семье единственным – у меня четыре сестры. В общем, мы тогда поняли друг друга. И мои успехи отец сегодня воспринимает просто как добротную работу – сам он по-прежнему не числит себя среди горячих почитателей футбола вообще и «Спартака» в частности. Хотя вот на матч с «Наполи» приехал – я даже удивился. Но, наверное, просто соскучился.

– А какой вопрос он чаще всего задавал тебе, когда в межсезонье ты ненадолго появлялся дома?

– Спрашивал, когда я женюсь. Я отвечал тоже одинаково – зимой. Когда еще футболисту свадьбу играть? И сдержал слово, знаешь! В нынешнем январе мы с Аллой стали мужем и женой.

– Скажи, а от травм ты что, заговоренный?

– Сплюнь, пожалуйста, а? Беду дразнить – то же самое, что гневить Бога. Пока ничего серьезного действительно не было – переломы пальцев и разные вывихи, растяжения – это все не более чем издержки вратарского производства, и с ними порой приходится играть, как будто их и нет вовсе. Партнеры должны быть уверены в своем вратаре. Защитники могут знать, что он слаб, скажем, на выходах, но если игроки хотя бы разок почувствуют, что этот парень «слаб в коленках» и не лезет в гущу штрафной потому, что там иной раз бьют, и даже больно, то все будет кончено.

– Неужели вратарю неведомо чувство страха?

– Есть, конечно, какой-то инстинкт, ограничивающий долю разумного риска, но есть и другой инстинкт – вратарский. В кубковом матче с московским «Динамо», к примеру, я ушиб правый локоть и, потирая его, время от времени, все думал, как же я буду прыгать вправо? Но подоспел момент – ударили вправо, и я и думать забыл, что может быть больно. Только поднимаясь, про травмированное место и вспомнил.

– Кстати, на том же матче я сидел в армейском манеже на балконе, аккурат над твоими воротами, благо все места для прессы были кому-то проданы, и обратил внимание, что ты еще бесстрашно (или бесстрастно?) относишься и к тому, что ваши защитники довольно свободно дают соперникам расстреливать твои ворота.

– Верно, я никогда не кричу: «Не давайте бить!» или «Не пускайте его!» У нас каждый на своем месте занимается своим делом. Представь себе ситуацию, когда в момент нанесения чужим игроком удара вся наша команда оборачивается ко мне и наставляет: «Лови!» Я в конце концов для того и поставлен между штангами, чтобы ловить мячи.

– Помнится, Николай Петрович Старостин рассказывал, что легендарный Владислав Жмельков, напротив, напутствовал в игре его брата: «Да пропустите вы его, Андрей Петрович. Пусть пробьет…»

– Ну уж нет, до этого я как-то еще не дошел. Попроси – он ведь и вправду еще пропустит. А того же Добровольского, скажем, если пять раз пропустить, то в четырех случаях он тебе забьет точно. А то и все пять. А вообще-то никто вратарю не может быть большим судьей, чем он сам. Любой, хоть с пенальти, гол – это твой гол. Ты его пропустил. А должен был взять, для чего же ты тогда часовым поставлен у ворот? Самый неберущийся мяч тебе забьют – дома места потом себе не находишь. Маешься, ходишь из угла в угол, ночью до утра в постели ворочаешься. И самое интересное – знаешь ведь, что какие бы ты причины промаха ни вскрыл, какие бы оправдательные моменты ни нашел, тебе все равно еще забьют – вот в чем вся штука-то. Не в следующей игре, – так через одну. Знаешь, но все равно идешь, как тигр, в эту клетку – семь тридцать два на два сорок четыре…