Последний защитник

«Спортивные игры», 03.1991

Если спросить у болельщиков, кто такой Александр Новиков, то большинство, не сомневаюсь, ответит – бывший защитник московского «Динамо», отличавшийся чрезмерной жесткостью. А наиболее просвещенные и прозвище игровое его назовут. А кое-кто из любителей утонченного футбола наверняка прибавит, что большего грубияна он едва ли встречал в последние годы на наших полях. Такую, получается, оставил он о себе славу.

А он между тем ничего не оставил и, проведя три сезона в первой лиге, возвратился в высшую, где за тринадцать лет выступлений в «Динамо» провел 327 игр, выйдя в 87-м по этому показателю в рекордсмены клуба и обогнав самого Льва Яшина. И в первой три этих года (два – в Ставрополе и последний во Владикавказе) отыграл практически без замен. Так что же, во всех этих командах так были нужны грубияны? Мы ведь как-то привыкли, что молва не врет, хотя бывает, что и она ошибается.

Я как-то не помню, чтобы за долгий свой игровой век высказывался Новиков о себе и своей игре в центральной печати – ну разве что прокомментировал один раз высказывание Владимира Гуцаева о «костоломах». Со своей позиции прокомментировал – заднего, или, как мы говорим, последнего, защитника, который не имеет право пускать себе на спину нападающего, потому что, минуя его, тот выходит уже непосредственно на ворота. И Новиков не пускал. Все эти годы.

– Такая уж всегда была моя роль. Я понимаю, что зрелищностью она не очень отдает, но да что поделаешь – одиннадцать нападающих ведь на поле одновременно выйти не могут. Каждый решает свои задачи. Я вот, если хотите, мешаю другим играть, но нисколько не считаю себя от этого ущемленным.

– А мнения других о вашей игре вас когда-нибудь интересовали?

– Ну конечно. И если вы хотите спросить, как я отношусь к тому, что из меня сделали самого грубого в отечестве футболиста, то я категорически с этим ярлыком не согласен. Жесткий – да, это я принимаю, но вот грубый…

– Цифровое подтверждение этому действительно найти нелегко – ведь карточек у вас было не так уж и много.

– Сейчас некоторые по шесть-семь за сезон набирают, и никто их, по крайней мере в печати, не называет при этом грубиянами, и более того, такой урожай «горчичников» не мешает им играть в сборной. Я имею в виду, например, Кузнецова, Горлуковича или Хидиятуллина, но при этом никаких камней в их огород не швыряю – у каждого, как известно, своя манера игры, и коли она подходит еще и серьезным зарубежным клубам, то, видимо, имеет право на жизнь. Футбол – игра контактная.

– И защитник заинтересован в этом контакте больше?

– Мы ищем единоборства, тогда как форварды больше избегают их. И задачи у нас разные – мне, например, достаточно оставить нападающего без мяча, и я уже выиграл единоборство, ему же надо пройти меня и что-то делать дальше.

– Легко сказать – вас пройти…

– Я старался, чтобы было трудно. Взять того же Гуцаева – он частенько шел в обводку ради обводки, и за то время, что он владел мячом, я по нескольку раз успевал оказаться на его пути, и если с третьего или четвертого захода удавалось отобрать мяч, я был вполне удовлетворен – эффектно он мог обводить меня сколько угодно, лишь бы эффективность была нулевая. Если кто-то играл на зрителя, то я – на результат.

– Отобрать – чисто?

– Нет на свете такого защитника, которому бы это всегда удавалось. Среагируешь чуть с запозданием на какой-нибудь финт – и заденешь соперника по ноге. Чисто игровое нарушение, а с трибуны может выглядеть как умышленное.

– С трибуны-то – ладно, а вот в глазах судьи…

– Для него, как правило, нарушитель тот, кто остался стоять на ногах, свисток в девяти случаях из десяти дается в пользу упавшего. А мне нельзя падать – за мной ворота, я на подкат шел только в самых крайних случаях и никогда, заметьте, не прыгал на соперника двумя ногами, как это сейчас чуть ли не повсеместно распространено. Такой подкат – действительно потенциальная травма.

– А ваш – нет?

– Побожиться могу, что ни разу в жизни не стремился нанести вред кому-либо из моих товарищей по футболу. И сам никого обвинить не могу в том же – меня-то ведь тоже били достаточно.

– И тем не менее заменялись вы крайне редко.

– Можно сказать, никогда. На Спартакиаде народов в 79-м доиграл матч, получив по ходу игры перелом. Бесков, когда на следующий день меня в гипсе увидел, изумился – как же стерпел? Я ответил – работа. А в «Динамо» своем родном заменился, помню, в 87-м на 25-й минуте матча в Минске. Из пределов штрафной тогда удар наносился, и я бросился под него, хотя и видел, что соперник идет на «накладку». Серьезно травмировал колено, и мне сказали, что в команде я больше не нужен.

– Раз видели накладку, может, не стоило бросаться на верную травму?

– Так мяч же в ворота летел…

– Команду, насколько я помню, как раз вскоре после той игры принял Анатолий Бышовец?

– Я на него не в обиде – у каждого нового тренера свой состав. Всех предыдущих я, правда, устраивал, а тут, видимо, старый стал – тридцать два стукнуло да и больной. А вот начальники разные динамовские могли бы, наверное, как-то по-другому распрощаться, нежели просто на улицу выкинуть – я ведь на их, а не Бышовца глазах тринадцать лет в бело-голубой майке, не щадя себя, бился.

– Вы ведь коренной, что называется, динамовец?

– Да, десятилетним мальчишкой пришел к тренеру Байкову. Хорошая у нас в детях уже команда подобралась: Вадик Павленко, Серега Камзуллин…

– Павленко метеором ворвался в большой футбол, когда вы были еще в глубоком дубле.

– Да, 74-й – звездный был год для него, девятнадцатилетнего. Встал тогда в состав вместо травмированного Толи Кожемякина – тот-то вообще талантище был, каких редко встретишь, – и начал забивать, словно всю жизнь в «Динамо» играл. Я восхищался тогда Байдачным с Еврюжихиным – как они Вадика в игру приняли! Для них игрока-двух на своих краях пройти не проблема была, а пасы навесные – как рукой разбрасывали. А в воздухе Вадик играть умел.

– Но взлет его длился так недолго…

– Да, полетел мениск, была неудачная операция… В «Спартаке» московском побывал, потом в «Тереке», снова в «Динамо», но это был уже не тот, конечно, Павленко. Кроме мениска что-то еще в нем сломалось. Я не поверил, когда мне сказали, что он грузчиком в винном магазине работал – это когда я уже в Ставрополе играл. Оказавшись в Москве, нашел тот магазин на Первомайской, но его на ремонт закрыли, а Вадик, сказали, уволился. А он же никогда, сколько помню, вина в рот не брал, железным режимщиком был.

– Простите, а вы?

– Я не был так талантлив, как Вадик, и очень хорошо отдавал себе отчет, что все жизненные удовольствия и вольности – не для меня. Или футбол – или… Я выбрал футбол.

– А вас – Александр Александрович Севидов…

– Да, с этим человеком связаны все мои самые светлые футбольные воспоминания. При нем я встал в состав в 75-м, на следующий год выиграл с командой чемпионское звание, а еще через сезон – Кубок. И жизнь была прекрасна и безоблачна, никто не называл меня грубияном, потому что партнерами моими в защите – на краях – были Маховиков с Паровым, которые и сместиться-то в центр ко мне никому с мячом не давали, а впереди меня играл лучший, на мой взгляд, опорный полузащитник тех лет в советском футболе – Олег Долматов. У нас была чудесная команда, и, если бы от нас в начале 79-го не убрали Севидова по грязному доносу, а вовсе не по состоянию здоровья, как писали тогда в прессе, она бы, уверен, далеко пошла.

– Но в вас и другие тренеры, которых сменилось в начале 80-х в «Динамо» великое множество, продолжали как будто бы верить?

– Да я-то вроде бы свое дело делал, но команда разваливаться начала прямо на глазах – и сейчас вспоминать больно. Ушли, недоиграв, Максименков, Долматов, Минаев. В других командах оказались Бубнов, Пильгуй, Маховиков, Гершкович, Латыш. И мы как-то незаметно из команды, боровшейся за высшие места, превратились в прозябающего аутсайдера. Вот тут нагрузки на меня навалились поистине колоссальные, и от того, что так часто приходилось быть в центре внимания, и началось, наверное, складываться «мнение»…

– И все же дыма совсем без огня, наверное, не бывает. Кстати, кому вы обязаны не слишком-то, видимо, приятным прозвищем «автоген»?

– Соловьеву Вячеславу Дмитриевичу, одному из приложивших руку к развалу команды в то самое смутное для «Динамо» время. Он, кстати, на игровых установках призывал всегда защитников играть в кость и «бить так, чтобы уносили». Я, правда, никогда так не играл, но слушать такое было все-таки жутковато. Наставник наш и прозвал меня «автогеном» – в том смысле, что я призван срезать всех под корень, а Сергея Никулина – «косой». Такой вот у него был жаргончик, за что я при всем желании не могу быть исполненным к Вячеславу Дмитриевичу глубокой благодарности. Да, я не щадил игравших против меня нападающих. Но ведь и они меня не по головке гладили. Но я никогда не катался по траве, не взывал к трибунам, судьям или тренерам. Я шел встык – и не прятал ноги. Я никогда не бил никого исподтишка. Ну, а если кто-то меня обыгрывал – цеплял, бывало, конечно. И наказания принимал как заслуженные – всегда.

– Я слышал, что однажды вам пытались предъявить и другое обвинение?

– Вы имеете в виду тот слух, что игра нами против ростовчан в 85-м была проиграна не просто так? Это, наверное, был самый трагичный матч в моей жизни – по последствиям. Севидов, как известно, забыв все старые обиды, вернулся в команду в 84-м. И мы с ходу выиграли Кубок! А весной следующего года играли на два фронта – мы ведь в Кубке кубков дошли до полуфинала. «Рапиду», правда, проиграли по сумме двух игр, но чувствовалось, что игру нам Саныч возвращает. И тут – этот злосчастный матч с Ростовом. 3:0 после первого тайма ведем, вся игра наша, и… 3:4. В итоге проигрываем. Начальником команды у нас только-только стал тогда Малофеев, а после того фиаско он уже единолично продолжал работу с клубом, для начала обвинив нас с Алексеем Прудниковым в «сдаче» игры и переведя в дубль. Потом, правда, извинился и сказал, что подозревал нас зря. Это же надо додуматься – я Севидова сплавил! Да я бы землю в той игре ел, если бы знал, что Саныча после дурацкого, необъяснимого этого поражения снимут. Да разве я один…

– А с Эдуардом Васильевичем потом нормальные сложились отношения?

– Вполне. Он мне очень импонировал своим футбольным фанатизмом – наверное, потому, что я сам такой. Но и ему ведь, как известно, недолго дали поработать. А на Бышовца я, повторю, за отчисление не в обиде. Да он и сам, кстати, впоследствии при встречах признавал, что поторопился со мной расстаться.

– Зато в обиде, наверное, на кое-кого из динамовского руководства?

– А вы бы, скажите, не обиделись, если бы вам приз лучшего игрока московского «Динамо»-87 на следующий год втихушку в раздевалке бы вручали? Я тогда в составе ставропольцев приехал на родной динамовский стадион матч на Кубок с ЦСКА играть. И хотели мне этот приз ведь ребята из динамовского пресс-центра более-менее торжественно вручить. А руководство вот «высшее» запретило. Потому как у него, руководства, «мнение» было, что мне годом раньше нужно было заканчивать, не хотело оно, чтобы я еще где-то играл после их команды. А что я им, собственно говоря, такое сделал, кроме того, что верой и правдой служил московскому «Динамо» столько лет, и еще бы послужил, если бы не выгнали? Или вы считаете, что правы они, а не я?

– Долго вас в Ставрополе заявить не могли?

– Да пару месяцев совали палки в колеса некоторые люди. И нервов это, конечно, стоило – у меня ведь ни скандалов каких-то, ни дисквалификации, ни даже тривиальных нарушений режима никогда не было – ни одного. Так почему же я на старости лет не могу – первый раз! – перейти из одной команды (где я к тому моменту уже и не числился) в другую, рангом пониже. В ходе сезона уже решилось, что могу.

– И что следующие два года оставили в памяти?

– Спокойную, размеренную жизнь – в первой лиге ведь, не в пример высшей, календарь довольно ритмично сверстан. Успевал и с семьей время проводить, и на поле был вроде бы не из последних – в первой лиге все же все на темп медленнее делается, так что я спокойно относительно разрушительную миссию свою выполнять успевал. Даже, пожалуй, слишком спокойно – команда наверх особо не стремилась, а вылет ей никак не угрожал.

– Тут и подоспел Газзаев со своим предложением?

– Да – за высшую лигу, говорит, биться буду, только такую команду хочу подобрать, пойдешь? Мне, если честно, приятно было, что он обо мне вспомнил, что не считал меня, как некоторые, вышедшим уже в тираж. Ну, и плюс условия у него – по всем показателям – куда как лучше ставропольских были. А мне, старику, знаете, и заработок напоследок не помешает, и восстановительные разные мероприятия. Словом, я недолго раздумывал, тем более что прекрасно знал человека, к которому собрался, – мы, будучи игроками, много лет делили с Валерием один гостиничный номер.

– Теперь – с Валерием Георгиевичем?

– Я всегда относился ко всем своим тренерам с уважением. Я не считал себя высококлассным игроком, но то, что умею, изо всех сил старался делать добротно. И Газзаев лучше, чем кто-либо другой, знал, что я его не подведу, и что даже намека на какое-то панибратство в наших отношениях и быть не может.

– Вы не только помогли, отыграв весь сезон от звонка до звонка, новой своей команде пробиться в высшую лигу, но и стали чуть ли не самым корректным ее игроком. Вот этой-то метаморфозы вряд ли кто ожидал…

– Опыт – что вы хотите. Играем, например, с сухумскими динамовцами, и их нападающий Смирнов как бы на замахе меня обыгрывает. Говорю «как бы», потому что парень этот в дубле московского «Динамо» при мне еще появился и я с тех пор помню, что он может сделать. Весь стадион замер, а я знаю, что с этой ноги он бить не будет, обязательно под себя уберет. Так и случилось – а я тут как тут. Представляете, к пенсии на мою долю уже не свист стал доставаться, а аплодисменты.

– Но один «горчичник» вы все-таки заработали…

– Да, в игре со ставропольцами. Мы решили уже к тому времени задачу выхода наверх, и теперь оставалось еще занять чистое первое место. Но для меня еще, кроме общего принципа, был и свой – команда-то бывшая моя и ей тогда как раз для попадания в переходные игры очки позарез были нужны. Вот и погорячились в одном моменте, когда мог нападающий один на один выйти. А то, знаете, разговоры эти – как тогда после игры со СКА. А я хочу оставить о себе память как, может, и о жестком, но честном футболисте. Я привык дорожить своим именем.